Мы показали вам драму «Пиф-паф»,
Охотник и заяц: кто прав, кто не прав?
Охотник и заяц: кто прав, кто не прав?
На прошлой неделе приезжала в гости сестра. А это обозначает обширную культурную программу. За пять дней я три раза побывал в театрах. И вот ведь какое дело: если тебе в театре понравилось, пусть даже и не всё, писать ничего не хочется. В двух из трёх случаев мне и впрямь нечего написать. Но вот после оперы «Карельский пленник», созданной в прошлом году по мотивам повести Паустовского «Судьба Шарля Лонсевиля», пришла пора собрать мысли в кучку.
Речь в обоих произведениях идёт о пленном лейтенанте Наполеоновской армии, который, после её разгрома, работает инженером на Александровском заводе в столице Олонецкой губернии. Сразу оговорюсь, что «Судьбу Шарля Лонсевиля» я не читал, и её содержание знаю весьма примерно. Так что не знаю, были ли в книге Наполеон, Александр I и взрыв пушки во время испытаний прямо в заводском цеху (выглядит сие довольно странно, скажу я вам).
Но вот романтической барышни-дворянки, влюблённой в главгероя, и её ревнивого жениха-городового там точно не было, это обозначено прямо в программке к опере. Стало быть, скорее всего, и бабки-ведьмы, у которой ревнивый жених пытался вернуть свою невесту, которую коварный француз вот-вот уведёт.
Ну да это всё не имеет ровно никого значения. Опера ведь – самостоятельное от книги произведение, и оцениваю я исключительно её. Ведь так?
Так вот опера мне практически не понравилась. Прямо с названия. Собственно, карельского в ней три момента. Все три нелепых и притянутых за уши. Во-первых, это перебивки между сценами, в которых на заднем плане тащат лодку с женщиной, играющей на кантеле, а на переднем – кривляются две японские балерины в костюмах жёлтых птиц с хохолками.
Канарейки что ли? Не, я понимаю, что режиссёр, далёкий от природной среды, изображал «просто птичек». Но вот мне какой-то связи с реальностью хотелось бы.
Птицы, очевидно, изображают моменты основного сюжета, которые пойдут после их интермедий: к примеру, пойдёт речь о сожжённой Москве – они типа вокруг костра пляшут, пишет главгерой письмо невесте в Париж – они прыгают с кусочком бумаги. Выглядит это всё просто как передразнивание сюжетной линии, и зачем эти птицы вообще нужны – я, честно говоря, не понял.
Во-вторых, это та самая бабка-ведьма, к которой бежит ревнивый полицейский. Ведьмы – замечательный пример карельского колорита, но в сюжете она всё равно не пришей к чему рукав, а выглядит максимально нелепо. Правда, ещё более нелепы танцующие вокруг неё чуваки в лохматых маскировочных костюмах.
Мне они больше всего напомнили поков из детской книжки Эдгара Вальтера. Хотя моей сестре они больше напомнили Кузена Итта из «Семейки Аддамс».
Судя по прочитанному пост-фактум, эти чуваки изображали карельскую нечистую силу, и этот приём был почёрпнут авторами из какого-то другого местечкового произведения. Ну чо, поки в опере по книжке написанной в жанре соцреализма – это вещь!
Ну и, в-третьих, фигурирующая время от времени на заднем плане Успенская церковь из Кондопоги. В прошлом году этот памятник северного деревянного зодчества нелепым образом погиб в пожаре, устроенном нездоровым на голову подростком, пока старичок-сторож, отвечавший за её сохранность, отошёл в магазин. И я, было, решил, что постоянной её демонстрацией авторы хотят об этих, сколь трагических, столько и дурацких событиях, напомнить, но ан нет – Успенская церковь, оказывается, в спектакле была с самой задумки.
Вот и думай, чо это действие происходит на Александровском заводе в Петрозаводске, но главгерой бросает камешки в озеро у кондопожской церкви, расположенной в сорока километрах?
В общем, на этом и заканчивается в опере народное карельское. А иного карельского там быть и не может. Ибо Карелия как государство и административная единица появится только спустя век от описываемых событий. И губерния была Олонецкой, а завод – Александровским, и обитали там вполне русские рабочие и дворяне. И вот уже непонятно, какого хрена русская дворянка Анненкова носит платья вполне в соответствии с модой дворян того времени, но при этом живёт в откровенной крестьянской избе?
Лонсевилю, правда, повезло ещё меньше. Его поселили в бревенчатую избушку, которая стоит вообще где-то в лесу. Петрозаводск в те времена, конечно, был город не самый столичный, в нём жило менее пяти тысяч человек, но выглядел ИМХО, всё таки, немного по-другому.
И уж совсем убого выглядел нарисованный «пожар» этой избы. Оно, конечно, опера. Тут можно просто обозначить. Но обозначили так что, ни изба, ни пожар сомнений в своей ненатуральности не вызывали.
Ну и уж коли зашла речь про пожар, то сразу затрону ляп в самой идее. Лонсевиль Паустовского просто умер от горячки. Оперный Лонсевиль погибает после того, как его придавила балка от горящего дома, из которого он пытался спасти документ о своём освобождении, подписанный императором Александром. А горел дом потому, что его поджёг ревнивый полицейский, тот, который ходил к ведьме. Чтобы, значит, спалить этот самый документ.
На хрена это было делать, если именно этот документ был гарантией того, что француз уедет от его невесты в свой Париж, я так и не понял. Возможно, впрочем, что-то не расслышал. Оперный вокал не всегда, увы, складывается в воспринимаемый текст.
Отдельное впечатление – сцена бала, очевидно, в дворянском собрании. Гостей бала изображали актёры не только оперы, но и балета. Оперные пели, балетные, соответственно, танцевали. А поелику в Музыкальном театре Республики Карелия немалую часть балетной труппы составляю японские танцовщики (сейчас их в театре 11 голов), то многие гости были ощутимо мелковаты и по восточному раскосы.
Видимо, это были лопарские и самоедские дворяне.
Не, танцуют наши япошки хорошо. Но свою ложечку в ощущение ненатуральности происходящего вносят.
Общий смысл спектакля также ускользнул от меня, аки вода между пальцами. У Паустовского, насколько я знаю, всё заключалось в демонстрации несправедливости царской крепостнической России через страдания пленного француза. Тут, конечно, этого смыслового пласта не было: как-то он нынче несвоевременен. Может, речь шла об экзистенциальной тоске «пленника» по далёкой Родине и оставленной невесте? Да, вроде, тоже не… Может, опера о любви? Да любовная линия тоже как-то не выражена. Сюжет заключается почти ни в чём, и оканчивается опера тоже ничем.
Шёл ёжик, забыл, как дышать, и умер.
Хотя для опер это не такая уж редкость. Директор нашего краеведческого музея, выполнявший роль исторического консультанта постановки в интервью «Аргументам и фактам» высказал «свежую» мысль о том, что опера о том, как француз не понял Россию и погиб.
Оставив в стороне задрюченный пропагандистский штамп о «трагичной непонятой России», распространяемый, как западниками, так и славянофилами, поинтересуемся только, с чем проблема то: с Россией или с французом?
Однако ж, может, зря я придираюсь к содержанию? Может, тут прелесть не в нём, а в форме? Ну, можете считать, что этот мнение человека, далекого от оперного искусства (а оно так и есть), но вот я ничего примечательного не заметил. Ни одной запомнившейся мелодии. Точнее нет. После спектакля в башке вертелось «Кудах-тах-тах» из пасквильной постановочки про ворону и курицу, возмутившей Лонсевиля на балу.
Есть мнение, что не стоит ожидать ничего от музыкального произведения, у которого самый запоминающийся момент – «кудах-тах-тах».
Споры об исторической достоверности оставим за кадром. Вон, вроде, консультант был. Хотя на что он повлиял, кроме костюмов, я, честно говоря, не понимаю. Костюмы да, были хороши. Впрочем, у меня и тут есть сомнения, что костюм горного начальника Армстронга относится к началу, а не концу XIX века, да и форма полицейского выглядит как-то сомнительно. Но я с историей моды не шибко знаком, так что не настаиваю.
Резюме. Не знаю, как кто, а я всё вышеописанное вкратце охарактеризую, как китч и безвкусицу. Опера написана питерским композитором и поставлена питерским режиссёром.
«Одним из центральных персонажей постановки становится Александровский завод, который очень способствовал победе Петра над шведами, – развивает свою мысль [режиссёр оперы] Александр Петров». ©
Господин Петров! Возможно, конечно, Ваши слова переврали журналисты из известной мурзилки «Аргументы и факты», но вообще Александровский завод был основан в семидесятые годы XVIII века, через полвека после смерти Петра. Глубокая проработка темы в Ваших словах так и всплывает. Средства освоены.
У Сергея Сергеевича Прокофьева была такая опера, «Повесть о настоящем человеке», по произведению Бориса Полевого, которое наше поколение проходило в школе. В 1948 году он её написал, был закрытый показ, после чего опера почему-то легла под сукно на 12 лет. Потом, уже после смерти Прокофьева, её вынули, почистили и даже запустили в постановки, но к 1980-м её никто не ставил, и по радио-телевидению её не крутили. В основном, она существовала в виде школярских баек, воспроизводивших фрагменты типа «Ура! Я шишечку нашёл! Сгрызу и дальше поползу!» или «Давайте отрежем Мересьеву ноги! – Не надо, не надо! Я буду летать!»
Так вот почему-то «Карельский пленник» мне напоминает эту, историческую оперу. Но не написанную Прокофьевым, а ту, другую, из школьных баек.
Речь в обоих произведениях идёт о пленном лейтенанте Наполеоновской армии, который, после её разгрома, работает инженером на Александровском заводе в столице Олонецкой губернии. Сразу оговорюсь, что «Судьбу Шарля Лонсевиля» я не читал, и её содержание знаю весьма примерно. Так что не знаю, были ли в книге Наполеон, Александр I и взрыв пушки во время испытаний прямо в заводском цеху (выглядит сие довольно странно, скажу я вам).
Но вот романтической барышни-дворянки, влюблённой в главгероя, и её ревнивого жениха-городового там точно не было, это обозначено прямо в программке к опере. Стало быть, скорее всего, и бабки-ведьмы, у которой ревнивый жених пытался вернуть свою невесту, которую коварный француз вот-вот уведёт.
Ну да это всё не имеет ровно никого значения. Опера ведь – самостоятельное от книги произведение, и оцениваю я исключительно её. Ведь так?
Так вот опера мне практически не понравилась. Прямо с названия. Собственно, карельского в ней три момента. Все три нелепых и притянутых за уши. Во-первых, это перебивки между сценами, в которых на заднем плане тащат лодку с женщиной, играющей на кантеле, а на переднем – кривляются две японские балерины в костюмах жёлтых птиц с хохолками.
Канарейки что ли? Не, я понимаю, что режиссёр, далёкий от природной среды, изображал «просто птичек». Но вот мне какой-то связи с реальностью хотелось бы.
Птицы, очевидно, изображают моменты основного сюжета, которые пойдут после их интермедий: к примеру, пойдёт речь о сожжённой Москве – они типа вокруг костра пляшут, пишет главгерой письмо невесте в Париж – они прыгают с кусочком бумаги. Выглядит это всё просто как передразнивание сюжетной линии, и зачем эти птицы вообще нужны – я, честно говоря, не понял.
Во-вторых, это та самая бабка-ведьма, к которой бежит ревнивый полицейский. Ведьмы – замечательный пример карельского колорита, но в сюжете она всё равно не пришей к чему рукав, а выглядит максимально нелепо. Правда, ещё более нелепы танцующие вокруг неё чуваки в лохматых маскировочных костюмах.
Мне они больше всего напомнили поков из детской книжки Эдгара Вальтера. Хотя моей сестре они больше напомнили Кузена Итта из «Семейки Аддамс».
Судя по прочитанному пост-фактум, эти чуваки изображали карельскую нечистую силу, и этот приём был почёрпнут авторами из какого-то другого местечкового произведения. Ну чо, поки в опере по книжке написанной в жанре соцреализма – это вещь!
Ну и, в-третьих, фигурирующая время от времени на заднем плане Успенская церковь из Кондопоги. В прошлом году этот памятник северного деревянного зодчества нелепым образом погиб в пожаре, устроенном нездоровым на голову подростком, пока старичок-сторож, отвечавший за её сохранность, отошёл в магазин. И я, было, решил, что постоянной её демонстрацией авторы хотят об этих, сколь трагических, столько и дурацких событиях, напомнить, но ан нет – Успенская церковь, оказывается, в спектакле была с самой задумки.
Вот и думай, чо это действие происходит на Александровском заводе в Петрозаводске, но главгерой бросает камешки в озеро у кондопожской церкви, расположенной в сорока километрах?
В общем, на этом и заканчивается в опере народное карельское. А иного карельского там быть и не может. Ибо Карелия как государство и административная единица появится только спустя век от описываемых событий. И губерния была Олонецкой, а завод – Александровским, и обитали там вполне русские рабочие и дворяне. И вот уже непонятно, какого хрена русская дворянка Анненкова носит платья вполне в соответствии с модой дворян того времени, но при этом живёт в откровенной крестьянской избе?
Лонсевилю, правда, повезло ещё меньше. Его поселили в бревенчатую избушку, которая стоит вообще где-то в лесу. Петрозаводск в те времена, конечно, был город не самый столичный, в нём жило менее пяти тысяч человек, но выглядел ИМХО, всё таки, немного по-другому.
И уж совсем убого выглядел нарисованный «пожар» этой избы. Оно, конечно, опера. Тут можно просто обозначить. Но обозначили так что, ни изба, ни пожар сомнений в своей ненатуральности не вызывали.
Ну и уж коли зашла речь про пожар, то сразу затрону ляп в самой идее. Лонсевиль Паустовского просто умер от горячки. Оперный Лонсевиль погибает после того, как его придавила балка от горящего дома, из которого он пытался спасти документ о своём освобождении, подписанный императором Александром. А горел дом потому, что его поджёг ревнивый полицейский, тот, который ходил к ведьме. Чтобы, значит, спалить этот самый документ.
На хрена это было делать, если именно этот документ был гарантией того, что француз уедет от его невесты в свой Париж, я так и не понял. Возможно, впрочем, что-то не расслышал. Оперный вокал не всегда, увы, складывается в воспринимаемый текст.
Отдельное впечатление – сцена бала, очевидно, в дворянском собрании. Гостей бала изображали актёры не только оперы, но и балета. Оперные пели, балетные, соответственно, танцевали. А поелику в Музыкальном театре Республики Карелия немалую часть балетной труппы составляю японские танцовщики (сейчас их в театре 11 голов), то многие гости были ощутимо мелковаты и по восточному раскосы.
Видимо, это были лопарские и самоедские дворяне.
Не, танцуют наши япошки хорошо. Но свою ложечку в ощущение ненатуральности происходящего вносят.
Общий смысл спектакля также ускользнул от меня, аки вода между пальцами. У Паустовского, насколько я знаю, всё заключалось в демонстрации несправедливости царской крепостнической России через страдания пленного француза. Тут, конечно, этого смыслового пласта не было: как-то он нынче несвоевременен. Может, речь шла об экзистенциальной тоске «пленника» по далёкой Родине и оставленной невесте? Да, вроде, тоже не… Может, опера о любви? Да любовная линия тоже как-то не выражена. Сюжет заключается почти ни в чём, и оканчивается опера тоже ничем.
Шёл ёжик, забыл, как дышать, и умер.
Хотя для опер это не такая уж редкость. Директор нашего краеведческого музея, выполнявший роль исторического консультанта постановки в интервью «Аргументам и фактам» высказал «свежую» мысль о том, что опера о том, как француз не понял Россию и погиб.
Оставив в стороне задрюченный пропагандистский штамп о «трагичной непонятой России», распространяемый, как западниками, так и славянофилами, поинтересуемся только, с чем проблема то: с Россией или с французом?
Однако ж, может, зря я придираюсь к содержанию? Может, тут прелесть не в нём, а в форме? Ну, можете считать, что этот мнение человека, далекого от оперного искусства (а оно так и есть), но вот я ничего примечательного не заметил. Ни одной запомнившейся мелодии. Точнее нет. После спектакля в башке вертелось «Кудах-тах-тах» из пасквильной постановочки про ворону и курицу, возмутившей Лонсевиля на балу.
Есть мнение, что не стоит ожидать ничего от музыкального произведения, у которого самый запоминающийся момент – «кудах-тах-тах».
Споры об исторической достоверности оставим за кадром. Вон, вроде, консультант был. Хотя на что он повлиял, кроме костюмов, я, честно говоря, не понимаю. Костюмы да, были хороши. Впрочем, у меня и тут есть сомнения, что костюм горного начальника Армстронга относится к началу, а не концу XIX века, да и форма полицейского выглядит как-то сомнительно. Но я с историей моды не шибко знаком, так что не настаиваю.
Резюме. Не знаю, как кто, а я всё вышеописанное вкратце охарактеризую, как китч и безвкусицу. Опера написана питерским композитором и поставлена питерским режиссёром.
«Одним из центральных персонажей постановки становится Александровский завод, который очень способствовал победе Петра над шведами, – развивает свою мысль [режиссёр оперы] Александр Петров». ©
Господин Петров! Возможно, конечно, Ваши слова переврали журналисты из известной мурзилки «Аргументы и факты», но вообще Александровский завод был основан в семидесятые годы XVIII века, через полвека после смерти Петра. Глубокая проработка темы в Ваших словах так и всплывает. Средства освоены.
У Сергея Сергеевича Прокофьева была такая опера, «Повесть о настоящем человеке», по произведению Бориса Полевого, которое наше поколение проходило в школе. В 1948 году он её написал, был закрытый показ, после чего опера почему-то легла под сукно на 12 лет. Потом, уже после смерти Прокофьева, её вынули, почистили и даже запустили в постановки, но к 1980-м её никто не ставил, и по радио-телевидению её не крутили. В основном, она существовала в виде школярских баек, воспроизводивших фрагменты типа «Ура! Я шишечку нашёл! Сгрызу и дальше поползу!» или «Давайте отрежем Мересьеву ноги! – Не надо, не надо! Я буду летать!»
Так вот почему-то «Карельский пленник» мне напоминает эту, историческую оперу. Но не написанную Прокофьевым, а ту, другую, из школьных баек.
Комментариев нет:
Отправить комментарий