Штурм Эль Юнке

А ведь как всё хорошо начиналось. Дождь, намочивший нашу группу в парке Гумбольдта, прекратился уже к вечеру. А утром меня ожидало замечательное солнце за окном. Оно было очень кстати, ибо вторую вылазку я планировал совершить на столовую гору Эль Юнке, ту самую, которая видна за бухтой Баракоа, и которую по преданию, увидел Колумб. Я оделся в сухое, подхватил рюкзачок, и побежал к офису «Кубатура». Группа на Эль Юнке была совсем маленькая, поэтому нас после небольшого ожидания посадили в немолодой джип и отвезли в дальние пригороды городка Баракоа. Из вчерашних знакомых в группе был голландец по имени Сьюрд. Имя удалось вспомнить только благодаря тому, что какие-то путевые заметки в старом нетбуке сохранились.

Первая остановка для фотографии на излучине речки Дуаба, впадающей в Атлантический океан. В междуречье Дуабы и знакомой нам по прошлому репортажу Тоа и находится гора с плоской вершиной, известная, как El Yunque, что с испанского переводится, как «наковальня». Считается, что именно с этой горы открывается самая живописная панорама Баракоа.

Эль Юнке тоже является особо охраняемой природной территорией, входя в состав биосферного резервата Кучильяс дель Тоа. Кроме того, с 1979 года она имеет статус национального монумента Кубы, и тут организовано несколько экотроп. Ну, меня в данном случае интересовала только одна, та, которая ведёт на вершину горы.

Длина этой тропы – всего пять километров, что, впрочем, не должно смущать, ибо на эти пять километров приходится подъём примерно на 527 метров, то есть высоту почти 180-этажного дома. И подниматься предстояло не по лестнице, а по лесной тропе. Неспроста на этом знаке у визит-центра честно указано, что трудность тропы высокая, и на её прохождение отводится ажно пять часов. Как в итоге оказалось, пять часов – это ещё оптимистичная оценка.

Но пока всё было хорошо. Светило солнышко, и мы проделывали первые сотни метров по пальмовым рощам у берега медленной прозрачной Дуабы. Правда уже начало появляться некое подозрение, поскольку нигде в обозримой перспективе не было видно никакого моста, а гора очевидным образом находится на другом берегу…

Ну, подозрения и оказались небеспочвенными. Наш юный мулат-провожающий бодро вывел нас  к воде и на плохом английском объяснил, что надо переходить на тот берег. Вброд.

-Э… А какая тут глубина?

Гид, немного замешкавшись, провёл себя по поясу. Гм, вот правильно я надел плавки. Снял с себя кеды и шорты, сложив их в рюкзачок вместе с фотоаппаратом. Сьюрд, лениво стягивая брюки, процедил: «Похоже, будет дождь. Что-то как-то парит сильновато…».

-Сплюнь! – возмутился я: Только дождя нам не хватало!

И я храбро вошёл в воду. Ну, может где-то она была и по пояс, но где, это из группы знал  только наш сволочь-гид, а он шёл последним. Я нашёл тропу, которая позволила не погрузиться слишком глубоко, хоть и не по пояс, а вот бедолага Сьюрд нашёл глубокое место, так что на том берегу ему пришлось выжимать и рубаху.

Пыхтя, выкарабкиваюсь на берег. Плавки выжать негде, придётся нацепить шорты на них – авось высохнут прямо на мне, но разогнувшись, и подняв глаза в гору, я обнаружил, что, пока мы искали проход в реке, небо затянуло тучками и начал накрапывать дождь. Правда, пока мы осматривали плантацию какао в подножье горы, это было ещё ничего, и я даже надеялся, что сейчас дождь закончится и облака унесёт, но, как только мы начали путь в гору, кто-то наверху будто щёлкнул выключателем, переведя дождь из режима «Кап-кап-кап» в режим «Осенняя морось».

Как знает любой полевик, хотя идти по лесной тропе и не так сложно, это всё же существенно труднее, чем по асфальтированной дорожке. Но это мелочи по сравнению с походом по лесной тропе в дождь. Рыжеватая глинистая тропа размокает, и становится скользкой, как мыло. Местами она сужается или слишком круто петляет, так что приходится хвататься за растения, которые обдают тебя водой ещё и сверху. А ещё есть dientes de perro, «собачьи зубы»… А, вы, вероятно, не знаете, что такое dientes de perro. С это радостью можно встретиться в местах залегания известняков, то есть, в тропиках много где, и Эль Юнке – не исключение. Известняк – порода осадочная, образовавшаяся в результате оседания в водной толще частиц органического происхождения, например, раковинок моллюсков или простейших. И рыхлость этой породы весьма варьирует, так что местами известняк может быть рыхлый, как мел, а местами, твёрдый, как мрамор. Если известняковая плита вдруг попала на поверхность суши, после тысячелетий дождей и ветра мягкая фракция в известняке вымывается, и остаются пористые твёрдые породы, которые обламываясь, формируют острые обломки, на Кубе называемые «собачьими зубами». Эти зубы я снимал уже под Варадаеро, в заказнике Вараикос. Но те, которые на Эль Юнке, ничем не хуже.

И да, не забывайте, что тропа идёт в гору. В чём-то с дождём мне даже повезло, ибо полуторалитровой бутылки воды, которую я взял с собой, хватило как раз до вершины. Бредёшь по скользкой глине, останавливаясь всё чаще отдышаться, пот на тебе давно смешался с дождевой водой, и клянёшь свой избыточный вес. Светлым пятном прогулки была остановка вот у этой будки примерно на полпути. Будку держит местный фруктоводческий кооператив, и за один кук тут можно заправиться свежими кисленькими фруктами, которые выращиваются в низовьях горы.

Бананы (куда же в тропиках без них?), апельсины, грейпфруты и помело, полагаю, знакомы всем. Менее известна родственница таёжной кислицы карамбола, имеющая английское название star fruit, поскольку её плод в разрезе имеет форму пятиконечной звёздочки. А вот продолговатый очень кислый плод, похожий на небольшой огурчик, был уже не знаком и мне. Фруктовод с оголённым торсом, чистивший фрукты, объяснил, что фрукт называется pepinillo, что с испанского и переводится, как «огурчик». «Пепинильо», действительно феноменально кислый, так что его едят с мёдом (пузырёк из тёмного стекла на столе и содержит мёд), а ещё в баракоанской кухне его применяют для маринования свинины (обычно в Латинской Америке для этого используется лайм). Первичный поиск в интернете, правда, ничего не дал: по слову pepinillo показывали обычные маринованные корнишоны. Но позднее я узнал, что это ещё один родственник кислицы и карамболы, называемый билимби (Averrhoa bilimbi).

По идее, отсюда должен открываться красивый вид, но видно только мокрые деревья и распадки соседних гор в дымке. Фотоаппарат убран в чехол, а чехол – в рюкзак. Он, хотя и влагонепроницаемый, но лишний раз его подвергать воздействию воды ни к чему. А красивых видов всё равно нет. Кадров на фоторепортаж, как видите, наскрести не удалось,

Увы, но привал быстротечен. Опять бредём дальше, сил всё меньше, а уклон всё круче. Вновь подскальзываешься и клянёшь свою толщину, стараясь не думать, как будешь продираться по скользкой глине через «собачьи зубы», идя обратно. Остановки на переведения духа становятся всё чаще, а воды в бутылке всё меньше. А до вершины ещё далеко. Гид сочувственно предложил понести мой рюкзак – я только отмахнулся: Там нет ничего тяжёлого. Вот тут тяжело, – я похлопал себя по пузу…

Как ни странно звучит, но я это сделал. Последний подъём по крутой тропке и мы на небольшой площадке на вершине. Точнее, самая вершина ещё в метрах пятидесяти выше, но конец экотропы со смотровой площадке уже тут. Радуемся возможности опять присесть. С одной стороны пятачка – бюстик Хосе Марти, с другой – табличка какого-то эндемичного вида местной пальмы, а кругом – серая хмарь. И сверху продолжает моросить.

Ну и спуск, который традиционно, гораздо хуже подъёма. Скорость ещё ниже, поскольку идти приходится буквально походкой пингвинчика. Сколько раз я на спуске поскальзывался и падал, я уже не считал. На одном из падений вырвалась с мясом пуговица у шорт, так дальше приходилось ещё и придерживать шорты. Мы были не только мокрые, но и перемазаны в рыжей глине, так что при обратном  форсировании Дуабы никто и не стал раздеваться, просто плюхнувшись в воду. Хоть грязь можно смыть. Поход продлился около восьми часов вместо пяти положенных.

Домой я приковылял (именно приковылял) уже почти в сумерках. Хозяйка касы, увидев мой мокрый грязный вид, только ахнула. Как оказалось, у шорт не только вырвало пуговицу, но они ещё и лопнули на боку, так что они сразу отправились в помойное ведро. Слава КПСС, шорты были уже не новые и всё равно отправились бы туда вскоре. Плавки, бывшие под шортами, как и носки, пришлось отстирывать от глины. Впрочем, как следует я их отстирал чуть ли уже не дома. Из потерь ещё был замечательная полихлорвиниловая расчёска, вероятно, вылетевшая из кармана во время одного из падений. Полихлорвиниловые расчёски удобнее пластмассовых, потому что полихлорвинил гибкий, и у неё не начинают выламываться зубья через пару месяцев, и видимо, поэтому их больше совсем не продают, так что эту потерю я не восстановил до сих пор. До сих пор радуюсь, что я сообразил не брать на Эль Юнке ксивник с паспортом – Сьюрд зачем-то свой взял, и намочил его нещадно. Но самым неприятным было даже не это, а то, что я окончательно содрал в кровь мозоль на левой ноге. Натаптывать мозоли в первые дни отпуска – обычное дело, особенно, с учётом того, что в отпуске я ношу другую обувь, но, как правило, это решается посредством простого пластыря за несколько дней, а тут пластырь ссадину уже не закрывал, и она начала гноиться, а йодовый карандаш, который я взял в аптечке, помогал слабо. В Сантьяго через несколько дней я купил замечательного йода, после которого дело пошло на поправку, но с бинтом на ноге я хромал ещё пару недель, что нетрудно увидеть на фото. А окончательно зажила нога только к самому концу отпуска.

Вылазка в Баракоа получилась, в итоге, не самой удачной. Не знаю, вернусь ли я сюда ещё, но делать это надо будет явно в другой сезон. Впрочем, мои злоключения на этом закончились, и дальше всё шло довольно гладко, хотя вылазок на природу я на Кубе больше почти не делал, и это жаль.